Как относиться к ленинской традиции? Как извлечь из нее истину?.
В основе ленинского успеха лежала идеальная адаптация его политической стратегии к историческому ландшафту поздней царской России с ее все еще квазифеодальной аграрной структурой, ее абсолютистским государством и ее ленивой буржуазией. Но большевики ошибочно сделали из этого опыта вывод, что они открыли единую формулу революционного преобразования: кадровую партию постоянных революционеров, нацеленную на захват государственной власти. Это обобщение, конечно, было ошибочным, поскольку Ленин был весьма искушенным политическим мыслителем, который понимал значение связи социалистического проекта с демократическим движением против царского самодержавия. Но после революции возник определенный схематизм, особенно после создания Коммунистического Интернационала и требованием, чтобы все аффилированные партии придерживались 21 условия. Это вызвало нездоровый процесс, чреватый расколом, который серьезно ослабил международное социалистическое движение. (Это была не единственная причина его слабости: вторжение вооруженных сил империализма в молодое социалистическое государство заставило его перейти к обороне; антибольшевистская социал-демократия также сыграла свою собственную негативную роль.)
Мы можем подойти к вопросу о том, как относиться к ленинизму, взяв пример с Грамши. Грамши был убежденным ленинцем, но он, как известно, приветствовал победу большевиков как революцию не только против капитала, но и против Капитала. В «Тюремных тетрадях» он преодолел технократическую инволюцию ленинизма в том смысле, что он осознал его более глубокую истину, отбросив панцирь его исторической обусловленности. Он выполнил подобное, предложив код из ряда намеков на Макиавелли и Бодена. Боден, указывает Грамши, был лишь поверхностно антимакиавеллистом; в действительности, как и флорентиец, он был основателем scienza politica, но для Франции, для которой основной вопрос состоял не в основании государства, а скорее в условиях согласия на существующий политический порядок. И Макиавелли, и Боден были макиавеллистами в том смысле, что каждый пытался реализовать политическую стратегию, разработанную для конкретного исторического ландшафта. Проводить откровенно «макиавеллистскую» политику во Франции XVI в. было бы историческим анахронизмом. Или, выражаясь терминами другого любимого источника Грамши, явный макиавеллизм во Франции XVI в привел бы к «кадорнистской» катастрофе: напрасной трате войск посредством непосредственного штурма окопов. Грамши размышлял над проблемой, которая была фундаментальной для всего его тюремного периода: какая революционная стратегия подошла бы Западу? Для Грамши следовать примеру Ленина на Западе означало именно порвать с ленинизмом в фетишизированном смысле - нужна массовая, а не кадровая партия, и, прежде всего, нужны продуктивные творческие отношения с конкретной национально-демократической революционной политической культурой.
Американские правые не усвоили этот урок. Нынешняя мода среди таких, как Бэннон, Руфо и т. д., на использование инструментов ленинизма для достижения своих реакционных фантазий основана на грубом и поверхностном понимании идей Ленина. Они подобны Малапарте времен «Техники государственно переворота»; они видят в ленинизме вневременную политическую технологию и поэтому не могут понять, что по-настоящему ленинская стратегия в развитой капиталистической демократии должна порвать с самим ленинизмом. Они не видят, что Ленин в Америке появится в облике Джефферсона. Американский Ленин будет использовать идеи самоопределения, свободы и независимости. Он будет атаковать гамильтоновское государство, подчиненное финансам и, все больше, окружению Трампа. Он будет ценить достоинство независимого труда, определенным образом склеивая идеологию простого товарного производства с социалистическим проектом. Прежде всего, он будет разоблачителем «коррупции», которая, однако, должна быть преобразована в социальную концепцию, а не в журналистский лозунг. Видят ли это левые? От этого вопроса зависит больше, чем от любого другого в этот исторический момент.