Как одержимость психологическим благополучием привела к появлению терапевтических ботов

Миллионы людей во всем мире обращаются к программам LLM (крупным языковым моделям), таким как ChatGPT, за поддержкой в вопросах психического здоровья. В ответ на это недавно появился шквал предупреждений о рисках такого обращения.

Обращение к ChatGPT со своими проблемами может «непреднамеренно закрепить нежелательное поведение, особенно для людей с тревожностью, обсессивно-компульсивным расстройством или травмами», — предупреждает один психолог в The Guardian. LLM могут быть предвзятыми, стигматизированными и усиливать вредные стереотипы, утверждается в еще одной статье в Fortune. Другие бьют тревогу еще более серьезно. «ChatGPT подталкивает людей в сторону маний, психоза и самоубийства», — гласит заголовок свежей статьи в The Independent.

По данным The Times, к марту этого года в TikTok было опубликовано почти 16,7 миллиона постов об использовании ChatGPT в терапевтической практике. Представители терапевтических профессий не зря беспокоятся о популярности крупных языковых моделей (LLM) в качестве терапевтов. Но за этими переживаниями скрывается доля ответственности этих же специалистов в создании подобной ситуации. Именно они создали тот терапевтический диван, на котором нам всем теперь приходится лежать.

Десятилетиями терапевты-предприниматели внушали публике простую идею: какой бы незначительной ни была проблема, с ней следует обратиться к специалисту. Десять лет назад газета The Guardian предупреждала молодёжь: «Психологическая поддержка не должна быть последней соломинкой, за которую должен хвататься учащийся в тяжелой ситуации. Проблемы нужно решать как можно раньше, какими бы незначительными они ни казались учащимся или их сверстникам». И сегодня та же мысль никуда не делась: «Необязательно опускаться на самое дно, чтобы заслужить помощь. Достаточно быть человеком».

По правде говоря, достаточно быть человеком… и иметь несколько тысяч долларов. Один журналист недавно рассказал, что потратил на терапию сумму, эквивалентную почти 7000 долларов, за два года. Учитывая, что стоимость полного курса когнитивно-поведенческой терапии (КПТ) достигает нескольких тысяч долларов, неудивительно, что люди обращаются к более дешёвым и даже бесплатным альтернативам.

Но причины обращения к ИИ лежат глубже, чем высокая стоимость профессиональной терапии. Не только лозунг «всем нужна терапия» подталкивал людей всё чаще обращаться со своими проблемами к специалистам. Дело было в том, что обращение к тем, к кому мы привыкли — друзьям, родственникам и даже местному священнику — открыто позиционировалось как безответственное и рискованное поведение.

В публичных дискуссиях регулярно предупреждалось, что излияние эмоций друзьям и родственникам может обострить отношения и даже травмировать слушателей. То, что когда-то было интимными дружескими беседами, теперь переосмыслено с помощью растущего количества терапевтических терминов вроде «эмоциональной работы» и «сбрасывания травм». Последнее, если вы не поняли, означает обмен «травматическими подробностями или событиями без согласия другого человека». А согласие, похоже, — это эвфемизм для оплаты.

Другими словами, со своими трудностями нужно обратиться к опытному специалисту. «Терапевт — лучший вариант, поскольку этот человек обучен внимательно слушать и помогать вам справляться с эмоциями», — говорит один психиатр. «Если вы переложите большую часть своих проблем на своего психотерапевта, вам не будут так часто нужны друзья, чтобы рассказывать о своём негативном опыте». Спасибо за совет. Трудно понять, зачем вообще нужны друзья, если человек настолько неподготовлен к опасным трудностям человеческого бытия. И в любом случае, это не просто неуважение, но и риск: «сбрасывать травмы» на друга «вредно для его благополучия», — предупреждает психолог.

Такая установка была особенно распространена в университетских кампусах, где на протяжении почти двух десятилетий студентов систематически предостерегали от использования неформальных источников поддержки. Как я писала в своей недавней книге «Важные эмоции» и в других местах, кампании в защиту психического здоровья постоянно проблематизировали тенденцию обращаться за помощью к друзьям, рассматривая подобное как нечто лишнее. Обращение за помощью (к профессионалу, а не к соседу по комнате) само по себе стало своего рода гражданской добродетелью. Молодым людям говорили, что для того, чтобы быть хорошими студентами, даже хорошими гражданами, они должны рассматривать свои эмоции как потенциальный риск для себя и других и соответственно обращаться за помощью. Никакая проблема не была слишком незначительной, чтобы не обратиться к профессионалу. По сути, это было просто «раннее вмешательство».

Посыл подобных кампаний был ясен: ваши эмоции — это риск. И опасно доверять этот риск тем, кто о вас заботится. И во многом именно поэтому мы дошли до нынешней ситуации.

Популяризация подобных идей была делом не только психологов. Это была полномасштабная политическая и культурная кампания, в которой участвовали общественные деятели и благотворительные организации, гуру осознанности и лайф-коучи. Психическое здоровье стало не просто одной из граней жизни, а ее практически всей основой. Буквально каждая эмоция стала восприниматься как потенциальная патология. Любое невнимание производит микротравму. Любые отношения – потенциальной угрозой «благополучию».

«Эмоциональный труд» — термин, придуманный социологом Арли Хохшильд для критики того, как работодатели эксплуатируют эмоции, — был переосмыслен в запрет слушать друзей. «Напишите мне ваш Venmo за то, что я выслушал ваши травмы, но лучше обратитесь к профессионалу». Чем больше проблемы повседневной жизни преувеличивались как вещи, которые могут легко «выйти из-под контроля» без надлежащего профессионального и экспертного вмешательства, тем больше росли требования «большей поддержки» — государственной, институциональной. И эта «поддержка» ни в коем случае не должна была быть со стороны знакомых.

Однако эти требования неизбежно должны были дорого обойтись. Терапевтические предприниматели успешно отговаривали людей от контактов друг с другом, а затем сами становились жертвами собственного успеха.

Начиная с начала 2000-х годов благотворительные организации и профессиональные ассоциации, занимающиеся вопросами психического здоровья, во многих странах оказывали давление на медицинские и прочие учреждения, требуя предоставить широкий спектр услуг по консультации и внедрения других терапевтических инструментов. В случае несоблюдения этого требования раздавались угрозы о серьёзных последствиях: сотрудники или учащиеся могли покончить с собой или даже угрожать другим. Они обещали, что покупка их дорогостоящих услуг окупится в плане профилактики и достижения терапевтической гармонии.

Эти учреждения, хотя и восприняли обещание сдерживать неконтролируемые и рискованные эмоции, беспокоились о стремительно растущих расходах. Например, в сфере высшего образования они перешли на так называемый общеуниверситетский подход, чтобы распределить расходы — и риски — на поддержку «психического здоровья» каждого. Внезапно все, от персонала общежитий до библиотекарей, оказались перед лицом «содействия благополучию» — упрощённой и депрофессиональной версии того, что, казалось бы, может делать каждый. И значительная часть их работы сводилась к тому, чтобы просто «направлять» людей в сторону «соответствующих» ресурсов. Но по мере того, как росли очереди на дорогостоящие сеансы разговорной терапии, росли и списки онлайн-ресурсов.

На фоне всё более перенасыщенного рынка приложений для осознанности и порталов, посвящённых психическому благополучию, представители сферы консультирования дали отпор и попытались вновь заявить о своей притязаниях на звание эксперта-специалиста. По их словам, только они обладают необходимыми знаниями и навыками, чтобы справиться с таким риском. Но ущерб уже был нанесён. И теперь, похоже, любому можно иметь «карманного психотерапевта».

За всем этим стоит более глубокий культурный сдвиг: упорное требование постоянно думать о своих проблемах. С этой точки зрения, бесконечно рассказывать друзьям о своём чрезвычайно скучном внутреннем мире даже раздражает. Но вам также говорили, что, как хороший гражданин, вы должны сосредоточиться на этом мире. Вы должны следить за своими эмоциями. Будьте бдительны и еще раз бдительны. Обращайте внимание на признаки эмоционального риска.

Вредно не то, что со всем этим нужно идти к ChatGPT вместо психотерапевта, а то, что этому предшествует излишняя интроспекция. Этот уровень интроспекции невыносимо невротичен, и разве что в мире Вуди Аллена можно позволить себе финансовые и эмоциональные затраты на его поддержание.

Поэтому нетрудно понять, почему ChatGPT кажется предпочтительнее психотерапевтов-людей. Один из пользователей в интервью The New York Post отметил, что «ИИ на самом деле умнее и квалифицированнее психотерапевтов-людей». Другие сообщают, что за считанные минуты получают со стороны чат-ботов информацию, на которую в терапии уходили годы. И это то, во что частные компании и государство вложили миллионы, если не миллиарды, за последние тридцать лет, а то и больше, и спрос на терапию только растёт по мере того, как всё больше людей слышат о катастрофичной самодостаточности.

Любой, кто тратит время на инвестиции, понимает, что если большие деньги текут в одном направлении, появятся конкуренты. Поэтому неудивительно, что компании, занимающиеся ИИ, разрабатывают специализированные терапевтические модели, такие как Therabot, которые обещают «существенные, реальные улучшения», эквивалентные очной терапии, но гораздо быстрее и дешевле.

Однако основная причина лежит глубже. В новостях о новых методах лечения с использованием ИИ часто упоминаются пользователи, которые боятся беспокоить друзей и семью своими проблемами. Это свидетельствует о глубоком изменении того, как нас учили относиться к отношениям и близости, когда жизнь с другими людьми воспринимается как невыносимое бремя и рискованная обязанность. Чтобы защитить других, мы должны отдавать свою боль на аутсорс. Это не проблема, созданная ботами. Это культура, которая их создала.

Помимо опасений по поводу профессиональной утраты, в панике, вызванной тем, что люди обращаются к ботам вместо дипломированных экспертов, чувствуется явный налёт снобизма. После недели общения с ChatGPT журналистка Нина Лемос пришла к выводу, что «абсурдное» поведение бота не изменило ни её жизнь, ни её чувства. «Но, — мудро добавила она, — это только потому, что я зрелая и прошла эту «терапию» профессионально, чтобы написать текст, и у меня за плечами много опыта». А как быть тем, кто менее эмоционально искушён… тем, у кого нет 25 лет психоанализа за плечами, как хвастается Лемос?

Ужас перед тем, что могут сделать плебеи со своими необузданными эмоциями, всегда был причиной, лежащей в основе страха перед тем, что люди будут обращаться друг к другу за помощью в решении своих проблем. Всё это всегда было слишком тихим, слишком неконтролируемым, слишком далеким от внимательного и бдительного ока институционально санкционированной экспертизы.

Несмотря на все проблемы движения саморазвития, его критика часто несла в себе тот же неявный страх: люди покупают книги, кассеты и компакт-диски, делая с ними всё, что им вздумается. Нельзя доверять людям чтение книг по саморазвитию, а теперь ещё нельзя и бота-терапевта. Воображаемый таким образом человек всегда самый хрупкий, неуравновешенный и доверчивый, какой только можно себе представить.

Действительно, многие люди обращаются к технологиям, поскольку чувствуют себя более изолированными и одинокими, чем предыдущие поколения. Но нас также систематически учили не доверять окружающим. Учащимся говорят, что их проблемы следует воспринимать как симптомы. Гражданам говорят, что их чувства – это риски. Сотрудников учат сообщать о своих деструктивных мыслях в соответствующие органы. Всех нас учат следить за собой на предмет признаков патологии. Немногих из нас призывают жить вместе.

В этом контексте бот-терапия сигнализирует о технологическом завершении терапевтического поворота в обществе. Терапевтические предприниматели говорили людям, что их эмоции — это проблемы со здоровьем, а их друзья и семья некомпетентны. Они говорили нам, что по-настоящему доверять помощи можно только в том случае, если она профессиональная и оплачиваемая. Было лишь вопросом времени, когда профессиональная терапевтическая помощь, как и многие другие виды деятельности, которые мы когда-то считали возвышенными и священными, будет передана в руки алгоритмов.

Терапевты правы в своих опасениях. Но им не стоит удивляться. Боты лишь заменили тех, кому они советовали не доверять.

Compact